Прошлый век у нас оказался удивительно щедр на тренерские таланты. Звучные имена наставников той поры и сегодня на слуху: Всеволод Бобров, Анатолий Тарасов с Аркадием Чернышевым - в хоккее, Виктор Алексеев - в легкой атлетике, Константин Градополов - в боксе, Константин Бесков и Валерий Лобановский - в футболе, братья Виктор и Евгений Аркадьевы - в фехтовании, Анатолий Харлампиев в самбо, Станислав Жук в фигурном катании.

Сергей Андреевич Преображенский из их плеяды. Если тренер воспитает хотя бы одного чемпиона - честь ему и хвала. Преображенский вывел в люди более дюжины спортсменов, ставших гордостью страны, а еще он входил в тренерский совет сборной страны в 1960-1980 годах и был напрямую причастен ко всем блистательным прорывам на международных аренах наших борцов вольного стиля. Но по "гамбургскому" счету тренерский труд не сводится только к "золоту", зовоеванному его подопечными.

За глаза его звали "Серега". Едва ли он догадывался об этом. На взгляд стороннего человека - почти что панибратство. На самом деле, тут другой подтекст. Он в первые годы своей наставнической карьеры был играющим тренером - сам и боролся, и готовил сборную команду Ленинграда по вольной борьбе к I Спартакиаде народов СССР. Так что в прозвище сочетались для нас его молодость - так он воспринимался нами, несмотря на очевидное старшинство, ведь он "пахал" на ковре на равных с нами. Кстати, тогда на Спартакиаде в командном зачете победили ведомые им борцы вольного стиля Питера - города совсем недавно перенесшего неимоверные блокадные лишения. Это было воспринято знатоками на уровне чуда. Именно так и взошла тренерская звезда Преображенского.

Первый раз я столкнулся с ним лицом к лицу на тренировочном сборе перед той самой, памятной для него и всех его учеников, Спартакиадой. В спортзале Манежа шло комплектование сборной города: согласовывался основной состав, выбирались им в помощь спарринг-партнеры, уточнялись списки. Для порядка у всех проверили вес. Дошел черед и до меня - "тяжеловеса". Я и на перекладине то не мог подтянуться. Да и "вольником" оказался приблудным. Начинал ведь совсем недавно с самбо. Выиграл после всего-то двух месяцев занятий титул чемпиона города среди юношей - с перепугу. Вот и все мои достижения.

На кировских островах, летом по воскресеньям, борцы-вольники проводили "открытые" ковры - соревнуйся, кто хочет, лишь бы было желание. Там меня и подобрал по доброте душевной Корнилов. В его команде ребята были все как на подбор, под стать ему, эдакие калиброванные крепыши. Мой новый учитель буквально молился на гирю. Силу он считал главным аргументом в поединках. Для меня же - дохляка, еще не совсем отошедшего от блокады, те гири были неподъемными. И я не по лукавству, а из-за своей физической немочи, выполнял упражнения с видимым натугом. Корнилов вначале покрикивал на меня - покрикивал, видимо, считая, что я сачкую, а потом махнул рукою, смирившись, наверное, с мыслью, что со мной каши не сваришь.

В зале суета, галдеж. Проталкиваюсь, к весам, становлюсь на них. Стрелка весов заходила, потом она "устаканилась", и я услышал: "Запишем - 95 кг"!!! Никак не ожидал, что наберу за лето такой вес. Мое взросление прошло в самом фабрично-заводском районе Питера, и у нас во дворе, иначе, как на жаргоне, не разговаривали. По мгновенно повисшей тишине в зале, почувствовал, что ляпнул, что - то не то, не тому и не в том месте. Только тут я увидел того, кого обложил своим жаргонным словечком. На меня, в упор, глаза в глаза, обжигающе смотрел человек. В его стальной голубизны взгляде было нечто такое, что обдало мою спину ледяным холодом.

Ни до, ни после, мне не довелось встречать людей такой совершенной породы. Передо мною стоял голубоглазый, белозубый блондин, в морском офицерском кителе, с серебряными погонами технаря, ловко наброшенном на плечи. От него исходило ощущение какой-то внутренней мощи и прирожденного аристократизма. В тот самый миг я не ощутил, что обрел, своего настоящего тренера, наставника, учителя. И всю свою жизнь, обращаясь к нему, я всегда говорил ему только "Вы".

Сергей Андреевич Преображенский не получил никакого тренерского образования. Великую Отечественную он закончил в Кенингсберге с наградами не штабными, а настоящими, боевыми. Его призыв 1923 года выкосило подчистую. Наверное, еще и поэтому, после Победы, он с жаром набрасывался почти на все подряд, пытаясь наверстать упущенное и за себя и за тех невернувшихся с войны парней. Сергей Андеевич закончил ленинградский Химико-технологический институт - учреждение архисерьезное, стал чемпионом страны по гребле, серебряным призером СССР по вольной борьбе, мастером спорта по самбо и велоспорту, собрал библиотеку, завел голубей, увлекся лошадьми, дрессировал собак. Даже его бульдог попал в "собачью" элиту, завоевав титул чемпиона страны в своей породе. Преображенский писал статьи, очерки, книги о спортивной борьбе. Приобретя в комиссионке "Зенит", увлекся фотографией. Зарубежные коллеги вообще считали его не тренером, а штатным фотографом сборной СССР, потому что, выводя своего подопечного на ковер, он непрерывно щелкал и щелкал фотоаппаратом. Дома у него образовалась громадная фототека. Тогда ведь не велись телетрансляции, но мы своих противников знали в лицо, могли разобрать их приемы по косточкам. Они даже не подозревали, что благодаря "Серегиной" страсти, оказывались для нас рассекреченными. Мы знали все об их технической оснастке. Обожая всяческую технику, с помощью трофейного толстобокого, швейцарского перочинного ножа он чинил хронометры, телевизоры, фотоаппараты и всю доступную ему бытовую технику того времени. А сколько часов он тратил на свою подержанную "Победу", приводя ее в чувство?!

Все эти увлечения расстраивали только его отца, человека священнического роду, степенного, который заведовал кафедрой в Ленинградской лесной Академии. Отец считал, что его сын должен идти по его научной стезе, а не заниматься баловством. Да и женился сын как-то не так, на певице, артисточке, благо, что та закончила Ленинградскую консерваторию. Ну какое мальчишечье сердце могло устоять перед россыпью таких увлечений? Мы на Преображенского смотрели словно завороженные. А он, после тренировок, набивал нами свою "Победу" и вез к своей жене Маргарите Сергеевне на концерт. У нее было замечательное сопрано. Выступая в Москве, на престижнейшем музыкальном конкурсе имени Чайковского, она была удостоена почетного диплома.

По выходным, летом, мы приезжали к Сергею Андреевичу на дачу: ходили по грибы, удили рыбу, собирали ягоды. А потом его мама щедро угощала нас пирогами. Ни до ни после не приходилось отведывать таких пирогов. Они пеклись по старинным рецептам, из теста под названием "утопленник", потому что его опускали в ведро с водою и ждали, когда "колобок" всплывет к поверхности. У тех пирогов была особая начинка: из трески с зеленым луком, с морковью, с гречневой кашей, перемешанной с жареными грибами луком и вареными яйцами, с ревенем.

Да и сама городская квартира Сергея Андреевича частенько превращалась в постоялый двор. Его ученики иногда жили неделями и даже месяцами. Как все это терпела Маргарита Сергеевна, имея на руках еще и двух малышек, не представляю. На нас это не отражалось. Мы всегда приглашались на Новый год и уплетали ее фирменный торт "Наполеон". Но особенно мы ценили, когда "Серега" подверстывал нас к сборной. Она готовилась к Олимпиаде к Риме на спортбазе под Подольском. Олимпийцы жили в бывшем особняке дореволюционного московского миллионщика булочника Филипова, а для своих подопечных наш тренер разбивал палатку, тут же под горою, на берегу речушки под интригующим названием "Моча". Днем нас допускали на тренировки взрослых, и там мы набирались уму разуму у мастеров, а вечером собирались у костра, перед палаткой: читали вслух по очереди любимого Сергеем Андреевичем американского писателя-юмориста О'Генри, пекли картошку и спорили, насколько позволительно заниматься хищенкою, выкапывая ее по ночам на колхозном поле.

Но, конечно, любимым занятием Преображенского были его тренировки. Мы спешили на них, словно на праздник. Он брал, например, самый ходовой прием и предлагал каждому из нас перелицевать его под себя. Ведь, говорил он, вы все разные и соперники вам попадаются разного калибра, так что стричь всех под одну гребенку - негоже, надо раскидывать мозгами. И мы с упоением колдовали. Старались фантазировать не за страх, а за совесть. На поиски изюминок уходили недели, месяцы, иногда годы. Но зато в его питерской лаборатории рождалось такое, что и по сию пору приводит в недоумение борцов и наших, и зарубежных. Какие то приемы становились общим достоянием, например, "мельница", какие то пытаются копировать и по сей день.

Помню, что на Тбилисском международном турнире я за доли секунд свалил на ковер 146-килограммового чеха Кубата. Огорошенный, он сошел с ковра и упросил меня в раздевалке показать прием, которым он был положен на лопатки. Я показал. Мне нечего было скрывать - так нас приучил "Серега": "Не прячь свои секреты. Пока соперники будут осваивать твой трюк, придумай другой, "гардероб" надо обновлять постоянно". Так вот Кубат не поверил ни одному моему словечку, думая, что я вожу его за нос. А весь фокус моего броска заключался в том, что я стелился в пролете под ним так, что своими лопатками, почти касался ковра. А в наше время судейские правила были жесткими - чиркнешь спиной по мату и пиши пропало - арбитры мгновенно засчитают тебе "туше" - чистое поражение. Мне было понятно недоумение чеха. Со стороны такой бросок, наверное, походил на пикирующего истребителя, который в бреющем полете, фюзеляжем, пытается подстричь газон.

Мы творили с упоением, а Сергей Андреевич, добирая знаний, вгрызался в книги австралийских, американских, немецких тренеров, ученики которых сокрушали вся и всех в легкой атлетике, плаванье, футболе. Он черпал идеи, методики, технику подготовки выдающихся атлетов и писал сам. Его книга "Борьба занятие мужское" вот уже какой десяток лет - самая почитаемая в кругу спецов. Зачитанная до дыр, разобранная по листочкам она, и по сию пору ходит по тренерским рукам. Потому что написана живым языком, сотворена человеком, познавшим борьбу нутром.

Его часто упрекали, что он специально отбирает в свою команду только интеллигентных ребят. Ничего подобного. Мы были из непохожих семей, разного достатка, и почти все учились хоть и на разных курсах, но в одном и том же институте физкультуры имени Лесгафта. Отсюда - схожесть наших интересов, судеб, устремлений. Нам, попавшим в поле его притяжения, некуда было деваться. Анатолий Албул, Юрий Замятин, Леонид Колесник, Юрий Тиньков, Роберт Джгамадзе, Евгений Надеждин, Геннадий Страхов, да и другие его ученики, никогда не стремились освободиться от Серегиной опеки.

Боюсь, что часть из вышесказанного, воспринимается сегодня как сказка на розовой водице. У него же не было никакого побочного заработка. Все делалось на зарплату его и Маргариты Сергеевны. Но я ничего не приукрашиваю. Он отнюдь не был эдаким сентиментально- чудаковатым доктором Айболитом. Война выковала, сделала из него человека жесткого, несгибаемого, не ломающего спину перед вышестоящим начальством. Я часто приставал к нему с расспросами о военных буднях. Ведь он в окопах Ленинграда, сам того не зная, защищал и меня - блокадника. Я теребил его, пытаясь узнать, как выстаивали люди в нечеловеческих условиях? Его ответ был предельно емким: "Не опускаться. Какими бы не был голод, не побирушничай, не ройся на помойках"

- Ну, а когда поднимаешься под пулями в атаку? - продолжал я теребить его. - Под пулями слепнешь от ярости - звереешь…. Наши бытовые интересы он не умел отстаивать. Ему не удавалась роль тренера-вышибалы всяких дефицитных по тем временам товарных благ: холодильников, румынской полированной мебели, цветных телевизоров, автомобилей.

К нему тянулись не только борцы, но и тренеры, особенно, мастеровитые. Порою они передоверяли ему своих учеников, присылая их к нему в Москву, в спортивный клуб ЦСКА, в который его перевели приказом из Питера и поручили возглавить Сборную Вооруженных сил СССР по вольной борьбе. Так, например, поступал якутский наставник Коркин - ярчайшая личность, создавшая в далеком сибирском селе Чурапч свою собственную Академию борьбы. Дмитрий Петрович отыскивал талантливых ребят и привозил их учиться в свой спортивный интернат. Там он занимался "огранкой" будущих олимпийских чемпионов, якутских первопроходцев: Романа Дмитриева и Павла Пинигина. Чурапчинский кудесник полностью доверял Сергею Андреевичу. Они были побратимами. Коркин знал, к кому отправлял своих питомцев.

Сергей Андреевич не был исключением - единственным в своем роде тренером. Плечом к плечу, помимо якута Коркина, вместе с ни несли свой наставнический крест армянин Арам Ялтырян, грузин Вассо Илуридзе, осетин Асланбек Дзгоев и другие. Каждый из них по-своему был тренером выдающимся.

Для описания оригинальных тренерских методов работы Сергея Андреевича нужна целая книга, а не этот очерк. Он в каждой мелочи был своеобразен. Выходя на ковер секундантом, находясь в гуще событий, когда от зрительского ажиотажа можно оглохнуть, он умудрялся сохранять голову холодной: не кричал, не суетился, редко что-то подсказывал подопечному. Для него "молчание" было позицией. Он считал, что нет толку в советах, когда на ковре в поединке схлестываются два характера. Он считал, что обучать хитростям борьбы во время поединка - поздно. Упущенное в тренировках, единым махом не наверстаешь. Но, пожалуй, главным аргументом было другое: "Представь себе, - говорил он, - По какой-то причине я не смогу быть рядом с тобою на ковре, и что тогда?! Учись побеждать без нянек".

Сергей Андреевич - тренер высшей пробы. Но главным в своей профессии считал не вывод спортсмена на олимпийскую орбиту, а его становление в жизни. Его ученики завоевывали чемпионские регалии, работали дипломатами в Женеве, служили в Министерстве обороны, занимались спортивной тележурналистикой, добивались званий в медицине, работали прорабами на стройке, шли по его тренерским стопам. Спортзал ЦСКА, особенно в дни осеннего набора, не вмещал всех желающих заниматься у него. Он не отказал ни одному мальчишке, не сказал, что тот слабак и ему не место в борцовской секции. Отсев происходил как-то сам собою. Кто-то ленился, кого-то пугала дисциплина, кто-то сам понимал, что ошибся дверью. Лишь однажды в своей жизни он сам выдворил одного начинающего борца из спортзала. В смутные 1990-е фамилия несостоявшегося спортсмена Иваньковича гремела не только в России, но и за океаном в Америке. В криминальных кругах он был более известен под кличкой Япончик.

Сергей Андреевич состоялся и в семейной жизни. Две его дочери, внук и внучка - каждый по-своему сегодня продолжают дело начатое им. И каждый год его родные, товарищи, друзья, знакомые и просто почитатели его таланта, собираются вместе, приходят в столичный спортклуб ЦСКА, где в середине декабря проводиться традиционный турнир среди юношей по вольной борьбе, посвященный его светлой памяти.

Текст: Александр Иваницкий

источник